
Сегодня мы хотели бы познакомить вас с
Марией Нуровской - одной из известнейших современных польских писательниц. Она происходит из аристократической семьи - ее предкам принадлежала усадьба в Гомеле. Окончив филологический факультет Варшавского университета, Нуровская некоторое время работала стюардессой. В 1975 году вышел ее дебютный сборник рассказов «Не стреляйте в пианиста». Широкую известность писательнице принесло первое крупное произведение - повесть «По ту сторону смерти» .
Романы Нуровской издаются не только в Польше. Во Франции они за короткое время стали бестселлерами. А в Германии ее «Танго втроем» приобрело статус культовой книгой: среди студентов Гейдельбергского университета стало модным носить эту книгу под мышкой. Покорив европейского читателя, произведения Нуровской отправились завоевывать Восток - сейчас они переведены более чем на 10 языков, в том числе на корейский.
Авторитетный польский литературный обозреватель
Руравский написал в своей колонке: «Я восхищаюсь феноменом Марии Нуровской, тем, с каким литературным мастерством пишет она свои книги. И в то время, когда многие вынуждены считать каждую копейку, ее романы идут нарасхват. Люди их читают, ее произведения трогают, берут за живое, и кто знает, не стоит ли рассматривать умение писателя потрясти душу читателя как самую важную обязанность литератора».

Ранее в издательстве "Рипол" у Марии Нуровской выходили два романа - "
Письма любви" и "
Супружеские игры". А прямо сейчас по магазинам развозят ее третью книгу - новинку
"Мой русский любовник".
Главная героиня полька Юлия – доктор наук, приезжает в Париж читать лекции в Сорбонне. Ей 50 лет. У нее есть взрослая дочь. Свою жизнь она планировала так: вместо «надо успеть стать женой, матерью» - «успею ли вовремя защитить кандидатскую, напишу ли в отведенные сроки докторскую диссертацию...»
Молодой историк из Москвы Александр заставляет пошатнуться ее устоявшийся мир. Не надеясь ни на что, она может получить все, чего ей так не хватало всю жизнь. Однако не все так просто. С одной стороны - стереотипы, предрассудки и нежелание дать себе шанс быть любимой, а с другой - более молодая соперница.
Большая разница в возрасте Юлии и Александра (20 лет) показывает, что в современном мире положение женщины сильно поменялось и «поздняя любовь» может быть единственной, более счастливой и настоящей, чем в юности. Автор мастерски играет на стереотипах, сложившихся о русских, поляках, о возрасте женщины, и в конце концов ставит под сомнение само понятие «любовного романа».
— Всё изменилось. Женщины теперь не хотят стареть…
— По-моему, они никогда не хотели?
— Но раньше — должны были, а теперь нет.Как обычно, предлагаем вашему вниманию отрывок из романа.
"...Я всегда носила в себе глубоко укоренившееся чувство одиночества. Прямо-таки любовно взращивала его в себе, наслаждалась им. Это было моим наркотиком, без которого я бы уже не могла существовать".«...Я всегда носила в себе глубоко укоренившееся чувство одиночества. Прямо-таки любовно взращивала его в себе, наслаждалась им. Это было моим наркотиком, без которого я бы уже не могла существовать. Я очень рано поняла, что я не такая, как все мои подружки, что во мне недостает женского инстинкта, который многое в жизни облегчает. Я не в состоянии была справиться с самыми простейшими вещами, период созревания стал для меня кошмаром. Я все время ощущала себя грязной. В этом было нечто унизительное. Ну не справлялась я со своей физиологией, быть может, еще и потому, что из моего детства рано ушла мать. Нет, физически она присутствовала, но, несмотря на это, большой роли в нем не играла. По крайней мере, мне так казалось. Главным персонажем в моей жизни был дедушка. Разговаривал он громко — слышно было в любом закутке дома, даже когда двери были плотно прикрыты. Его скрипучий старческий голос проникал повсюду в этом доме на косогоре, от него невозможно было укрыться. Я частенько затыкала уши, стараясь отвлечься от того, что он как раз в эту минуту мучает мать из-за какого-то пустяка, из-за неважной, никчемной вещи. Но мы обе были в его власти, он содержал нас, посему нам обеим приходилось покорно выслушивать его замечания, типа: «Столько раз просил класть ножницы на место, и опять они не там, где им положено быть. В доме, где нету порядка, исподволь воцаряется распущенность нравов, что служит плохим примером для ребенка. Чему она так может научиться?». «Впредь попрошу тебя, Марья, чтобы моя внучка подчинялась моим распоряжениям, а что на поверку выходит? Я часто слышу ее голос внизу, хотя она должна быть в кровати в строго указанное время. Она должна понимать, что положено делать и чего делать нельзя, с младых ногтей осознать, что такое обязанности». На тему долга и обязанностей дедушка мог разглагольствовать бесконечно. Другим поводом его вечных придирок ко мне было якобы отсутствие ответственности. Во всем, что бы я ни делала, он усматривал легкомыслие и беззаботность. Никаких поблажек мне не давал, невзирая на мой возраст, не хотел понять, что я всего лишь маленький ребенок, который порой поступает спонтанно, подчиняясь первому импульсу.
Париж... Какое значение для меня имело осознания самого факта, что я очутилась в этом городе? Занятая своими мыслями, я, однако, не могла не заметить, что своим внешним видом сильно отличаюсь от большинства прохожих. И дело было не только в том, что я была хуже одета. Просто выглядела я как человек из иной эпохи. Так, будто меня вынули из кинохроники, снятой где-то в шестидесятые годы двадцатого века. Надо было срочно что-то делать с собой. Недолго думая, купила себе новый плащик. Вернувшись в отель, тут же позвонила Эве, чтобы рассказать ей об этом. Виделись мы с ней довольно редко, зато подолгу разговаривали по телефону, чуть ли не ежедневно — теперь, по понятным причинам, вести пространные телефонные разговоры было бы накладно.
— И какого цвета? — спросила дочь.
— Довольно неопределенного, — рассмеялась я в ответ. — Что-то вроде бледно-салатового. Но уже нашелся человек, кто его похвалил.
Этим человеком была Надя… Нагруженная покупками, я решила воспользоваться лифтом. Она как раз поджидала его, стояла, перебирая в руке стопку конвертов — я искоса бросила взгляд, и мне удалось прочитать фамилию адресата: Александр Н. Разумовский. Я сразу догадалась, кто эта молодая женщина. Невысокая, худощавая, с темными, коротко остриженными волосами и миндалевидным овалом личика.
«Как можно грозиться размазать по стенке столь очаровательное существо», подумала я и улыбнулась ей. На ее лице тут же отразилось беспокойство.
— Я ваша соседка, — произнесла я по-русски, — живу рядом с вами.
— Уф, слава богу, — выдохнула она с облегчением, — вы говорите по-русски. А то я французский не понимаю…
Уже в кабинке лифта Надя сказала, что у меня красивый плащ.
— Мое новое приобретение, только что купила, — не удержалась и похвалилась я.
Выходя из лифта, пригласила как-нибудь зайти ко мне на чашку кофе, ничем не обязывающая фигура речи, правда ведь? Как-нибудь, на днях или вообще никогда. Она поспешно поблагодарила.
— Меня зовут Надежда… — Остальные слова заглушил шум захлопывающихся дверей подъемного устройства.
Надя заявилась ко мне в тот же день, ближе к вечеру, принесла домашние пирожки, которые ей прислала из Москвы мать.
— Саше не нравится, что я торчу в номере, когда он работает. А мне что делать? Он говорит, сходи в кино. Много я пойму в этом кино.
— Вы надолго сюда приехали? — я уже поняла, что это приглашение на кофе было не самой удачной идеей с моей стороны. Теперь эта малышка не будет от меня вылезать, поскольку грозному Саше надо работать.
— Пока еще не знаем, Саша встречается и разговаривает с потомками семьи Романовых… пишет книгу о последнем российском царе.
— Так он писатель?
Надя отрицательно покрутила своей изящной головкой, презрительно выпятив нижнюю губу.
— Вот еще, писатель. Саша — кандидат исторических наук, ему только что исполнилось тридцать лет, а он уже защитил кандидатскую. — В ее голосе чувствовалась гордость за Сашу.
Я же подумала, что в современном мире тридцатилетние кандидаты совсем не редкость, но вслух этого говорить не стала.
— А вы здесь как туристка, да?
— Нет, буду вести занятия со студентами в Сорбонне. Приехала немного пораньше…
— Так вы, может, тоже кандидат или даже доктор наук?
— Да, я преподаватель, профессор.
Я уже была сыта по горло нашей с ней беседой.
— Профессор! — повторила Надя с благоговением. — Если женщина профессор в таком молодом возрасте, это значит, она сумела сделать себе карьеру.
— Ну, не в таком уж молодом, — возразила я.
— Но вы же еще совсем не старая. Надо только чуть укоротить волосы, а то пучок вас сильно старит.
— Я привыкла к такой прическе, мне с ней удобно, да и возни меньше.
Надя держала чашку, смешно отставив мизинец.
— Вы замужем, пани Юлия?
— Так вышло, что нет.
— А дети есть?
— У меня дочь.
— Она у вас единственный ребенок?
— Да, единственный.
— А как её зовут?
— Эва.
— Красиво… — Надя взглянула на часы. — Мне пора, вдруг Саше не понравится, что я надоедаю чужим людям. Осточертело мне уже в этом Париже — не с кем поговорить по-человечески. Все только большие глаза делают и пялятся, как на заморское чудище…
— Приходите, когда будет желание, — сказала я, провожая её до двери.
— Буду забегать.
«Только бы пореже», промелькнуло у меня в голове. Я сказала из чистой вежливости, опасаясь всё же про себя, что она воспримет мое приглашение всерьез. Просто мне было немного жаль её, она выглядела потерянной. Однако это не повод, чтобы жертвовать своим временем ради совершенно постороннего человека. У меня своих забот полон рот и проблем хватает.
Все дни напролет я бродила по городу, частенько сидела на скамейке в Люксембургском саду. По привычке вытаскивая из сумочки свои записки, без которых чувствовала себя не в своей тарелке. Порой мне казалось, что мои каракули — это своего рода подпорки, так необходимые мне в жизни.
Дедушка бы это понял. Конечно же, он был человеком суровым и требовательным, но он один по-настоящему думал о моем будущем. Посвящал занятиям со мной много времени. Разговаривали мы с ним в основном по-французски — его мать была француженкой, а поскольку, кроме деда, в доме была только моя мама, человек на редкость немногословный, говорить по-польски я почти разучилась. В школе у меня возникли серьезные проблемы. Дети в классе надо мной смеялись, когда я коверкала польские слова. Этого старик не предусмотрел. И страшно расстроился, когда учительница выговаривала ему, глядя укоризненно, что «тут вам не Франция, а Польша, и в школах обязательным языком считается родной язык, то есть польский». А надо сказать, какие это были времена! Хорошо еще, что нас не сожгли на костре, как врагов народа! Именно дедушка пробудил во мне научные амбиции — он не уставал повторять, что «человек, который не занят самосовершенствованием и пополнением своего багажа знаний, в конце концов уподобляется животному»...
Так вот, я сидела на скамейке под деревом и проглядывала свои записанные мелкими буковками, черканные-перечерканные карточки к лекциям. У меня в голове уже сложилась стройная концепция занятий со студентами, но ведь надо быть готовой к любым неожиданностям, к тому же, как это частенько случается, всё может пойти иначе, не так, как я себе запланировала. Нельзя позволить, чтобы меня застали врасплох. В течение этого учебного года мне предстояло познакомить студентов с польской литературой, начиная со средневековья и кончая современностью, и только от меня зависело, произведения каких писателей выбрать. Наибольшие трудности вызывали как раз современные. Ибо разве можно было обойти молчанием творчество, к примеру, Анджеевского? Сейчас о нем почти не говорят. Однако на протяжении многих лет он существовал в сознании читателей, и как бы то ни было, ему принадлежит не последнее место среди творцов в нашей литературе послевоенного периода. И что с того, что коммунисты подарили ему за «Пепел и алмаз» целый коттедж. Сейчас это уже не имеет никакого значения. За роман, в котором одним из положительных персонажей выступает старый коммунист. Главный герой Мацей Хелминский вполне мог бы стать лояльно мыслящим гражданином новой Польши, по крайней мере, он идет к этому верной дорогой, если бы не жестокие и недальновидные предводители антикоммунистического подполья. Роман Анджеевского был примером виртуозного писательского мастерства. Фальшивый по самой своей идее, он должен был бы стать провалом автора, а вот не стал...»
Abobora, к сожалению, чешских писателей в "Риполе" пока не наблюдается.