Большое спасибо
Теодора, которая написала такую подробную и вдумчивую рецензию на книгу
Давида Серван-Шрейбера "Антирак"!
"...В детстве у меня была любимая книга «Я познаю мир. О медицине». Правда, она была не моя, а из библиотеки маминой подруги. И мама регулярно ее для меня брала. А я эту книгу регулярно перечитывала и рассказывала всем, кто хотел слушать, об изобретении вакцины от бешенства, профилактике родильной горячки, симптомах болезни «бери-бери» и прочих жутко интересных, на мой взгляд, вещах.
Вполне возможно, мой интерес к этой книге был связан еще и с тем, что до того, как в школе началась химия, я искренне собиралась стать врачом. Точнее, судмедэкспертом, как папа. Но химия, а, точнее, моя полная невосприимчивость к этой науке, поставила жирный крест на моих устремлениях. Но книги по медицине, особенно хорошо написанные, я люблю до сих пор.
«Антирак» Сервана-Шрейбера попал мне в руки случайно и, слава Богу, совершенно без повода. Поэтому я ее оценивала с точки зрения манеры подачи информации, языка изложения и содержания, а не с позиции «насколько это эффективно на практике».
Начну, пожалуй, с того, что скажу пару слов о самом авторе. Давид Серван-Шрейбер – доктор медицинских наук, нейробиолог, профессор клинической психиатрии и член организации «Врачи без границ». Ну, и привлекательный мужчина, не без того.
В тридцать лет у него уже была докторская степень и собственная лаборатория. Наука на тот момент привлекала Шрейбера куда больше, чем работа с пациентами. Вместе с коллегами он занимался исследованием предлобной коры - малоизученной области мозга, которая помогает соединить осознание прошлого с осознанием будущего. Компьютерного моделирования было недостаточно, поэтому они использовали МРТ, которая на тот момент была самой современной технологией. Исследователи засовывали в МРТ студентов (естественно, а кого же еще?), а потом один студент не пришел на испытания – и в томограф полез сам Шрейбер. Что называется, удачно слазил: у него обнаружили злокачественную опухоль – глиобластому головного мозга.
А потом была операция. После которой опухоль вернулась. И новая операция. И химиотерапия. Поскольку ни один врач не мог дать Шрейберу гарантию, что рак не вернется, и не предлагал никаких способов профилактики, он решил самостоятельно изучать проблему. И блестяще справился с задачей.
Если вкратце, то в своей книге Шрейбер обстоятельно, доступно и невероятно интересно рассказывает о природе рака, механизмах его возникновения, а также уязвимых местах болезни. Потом, когда человеку становится более-менее понятно, с чем мы имеем дело, и страх неизвестности отчасти отступает, Шрейбер говорит о способах максимально снизить риск возникновения либо возвращения болезни. Он сосредотачивает внимание на трех аспектах: питание, психическое состояние и физическое – и подробно их разбирает.
В первую очередь меня подкупил тон автора. Он не нагнетает обстановку, не внушает ложных надежд, не говорит: при помощи моих методов вы навсегда избавитесь от рака! Нет, Шрейбер прекрасно знает, что здесь невозможно дать стопроцентной гарантии. Более того, он ни в коем случае не призывает отказываться от методов современной медицины, неоднократно подчеркивая, что они уже доказали свою эффективность. Но он приводит читателей к мысли, что мы не беспомощны перед болезнью, мы не должны целиком и полностью полагаться на врачей, заглядывать им в рот и ждать, что они спасут нас. От нас тоже многое зависит.
А о языке, которым написана книга, можно судить по моим любимым отрывкам:
читать дальшеПобедить, как Жуков под Сталинградом
При описании борьбы с раком часто используют военные метафоры. Для меня в этой связи нет более точного сравнения, чем сравнение с одним из величайших сражений Второй мировой войны.
Лето 1942 года. В окрестностях Сталинграда Гитлер собирает мощнейшую в истории человечества разрушительную силу. Более миллиона закаленных в боях солдат, десятки тысяч орудий, тысячи самолетов... А с другой стороны — плохо оснащенная Советская армия, в большинстве своем состоящая из гражданских лиц, которые до войны никогда не держали в руках оружия, но которые не задумываясь пошли защищать свою страну, свой дом, семью. В ожесточеннейших боях советские войска, поддерживаемые населением, продержались до осени. Несмотря на проявляемый ими героизм, людей катастрофически не хватало. Казалось, что победа нацистов — это вопрос времени. И тут маршал Жуков, которого в августе Ставка направляет для оказания помощи фронтам и координации их действий, полностью меняет стратегию.
Вместо того чтобы продолжать лобовую атаку, не имевшую уже никаких шансов, он концентрирует внимание на тылах противника. Именно здесь располагались части, обеспечивавшие снабжение продовольствием нацистских войск. Состоявшие из румын и итальянцев, значительно менее дисциплинированные и менее боеспособные, они не могли долго противостоять атакам русских. Это отвлекло значительные силы, предназначенные для захвата Сталинграда. Вы думаете, это мелочь? Позвольте разубедить вас. Как только продовольственные поставки для армии прекращаются, она становится недееспособной и капитулирует. В феврале 1943 года немецкие войска были отброшены, теперь уже навсегда. Сталинградская битва стала поворотным моментом в ходе Второй мировой войны. Она ознаменовала начало отступления «нацистского рака» по всей Европе.
Солдаты прекрасно знают о стратегической важности продовольственных поставок на фронт. Однако значимость этого аспекта при лечении рака долгое время не была очевидна для онкологов. Возможно, не случайно, что первым, кто обратил на это внимание, стал военный хирург.
Проницательность военного хирурга
В шестидесятых годах прошлого века офицер медицинской службы американского флота доктор Джуда Фолкман (Judah Folkman) работал над изобретением способов консервации свежей крови, необходимой для хирургических операций в условиях многомесячного похода на ядерных авианосцах. Чтобы проверить свой метод консервации, Фолкман провел эксперимент с целью узнать, может ли сохраненная кровь обеспечить жизнедеятельность небольшого органа. Он поместил щитовидную железу кролика в стеклянную колбу с кровью. Оказалось, что кровь могла поддерживать орган в живом состоянии. Вопрос заключался в том, сможет ли эта система работать так же хорошо с клетками, которые быстро размножаются, например во время процесса заживления? Чтобы получить ответ, Фолкман ввел в щитовидную железу раковые клетки, известные своим быстрым циклом воспроизводства. Его ожидал сюрприз. Введенные клетки образовывали опухоли, однако размер этих опухолей не превышал булавочной головки. Сначала он подумал, что клетки мертвы. Но затем эти же клетки, подсаженные в мышей, быстро превратились во впечатляющих размеров опухоли, не оставлявшие никакой надежды.
В чем же различие между щитовидной железой кролика, заключенной в пробирке, и живыми мышами? Ответ лежал на поверхности: опухоли, развивающиеся в мышах, были пронизаны кровеносными сосудами, в отличие от микроопухолей в щитовидной железе, изолированной в стеклянной колбе. Это наблюдение привело к заключению, что злокачественная опухоль просто не может расти, если не заставит работать на себя кровеносные сосуды.
Одержимый этой гипотезой, Фолкман нашел ей множество доказательств из своей хирургической практики. Все раковые опухоли, которые он оперировал, в изобилии были испещрены хрупкими и искривленными кровеносными сосудами. И выглядели они так, будто кто-то сделал их на скорую руку.
Ангиогенез, или неоваскуляризация, — это быстрый рост новых кровеносных сосудов. Этот процесс превращает небольшую, обычно безопасную группу атипичных клеток (локальную опухоль) в большую опухоль, которая может распространиться на другие органы. Вмешательство (диета или иные) в процесс создания новых кровеносных сосудов
может предотвратить рост опухоли (она будет находиться в состоянии покоя). При некоторых обстоятельствах своевременное вмешательство может даже заставить существующую опухоль уменьшиться.
Фолкману не понадобилось много времени, чтобы понять: ни одна живая клетка не сможет жить, если она не будет контактировать с крошечными кровеносными сосудами — нитями тоньше человеческого волоса, называемыми капиллярами. По капиллярам в клетки поступают необходимые кислород и питание, и по ним же уносятся отходы клеточного метаболизма. Раковые клетки тоже нуждаются в питании, и им тоже нужно избавляться от отходов. Таким образом, чтобы опухоли могли выжить, они должны быть пронизаны сосудами. Но так как опухоли растут стремительно, нужно заставить кровеносные сосуды расти очень быстро. Фолкман назвал это явление ангиогенез, от греческих слов «ангио» — сосуд и «генезис» — рождение.
Кровеносные сосуды, как правило, — стабильная структура. Клетки их стенок, за исключением особых обстоятельств, не создают новые ответвления. Кровеносные сосуды растут, когда есть потребность залечить раны, и после менструации. Этот механизм «нормального» ангиогенеза способен к саморегуляции и хорошо управляем. Естественно установленные для него границы предотвращают создание хрупких сосудов, которые кровоточили бы слишком легко. Чтобы расти, раковые клетки приспосабливают способность организма создавать новые сосуды для собственных нужд. Фолкман понял: один из способов противостоять росту раковых клеток состоит в том, чтобы помешать захвату сосудов, и тогда размер опухоли будет не больше булавочной головки. Атакуя кровеносные сосуды, создаваемые раковыми клетками, а не сами раковые клетки, мы сможем «иссушить» опухоль и, возможно, даже заставим ее уменьшиться.
Через пустыню
В научном сообществе никто не хотел поддерживать эту теорию «водопроводчика», придуманную хирургом. О нем говорили примерно так: «Фолкман? Да он простой трудяга, при операциях имеющий дело с системами дренажа, и скорее всего он ничего не знает о биологии рака!» Однако в послужном списке Фолкмана была работа в Гарвардской медицинской школе, и некоторое время он заведовал хирургическим отделением в известной детской больнице. Учитывая это, в 1971 году журнал «New England Journal of Medicine» согласился опубликовать его эксцентричную гипотезу.
Позже Фолкман пересказал разговор, состоявшийся между ним и его коллегой по клинической лаборатории профессором Джоном Эндерсом, нобелевским лауреатом по физиологии и медицине. Фолкман спросил его:
— Может, я слишком подробно написал о своих идеях? Не скопируют ли их лаборатории-конкуренты, ведь такие случаи уже бывали?
Затянувшись трубкой, Эндерс улыбнулся:
— Думаю, вы полностью защищены от кражи интеллектуальной собственности. Никто вам не верит!
И в самом деле, статья Фолкмана не получила откликов. Хуже того, его коллеги начали публично демонстрировать свое неодобрение. Они шумно вставали и покидали зал, когда Фолкман выступал на конференциях. Они шептались о том, что он якобы подтасовал результаты исследований, чтобы подтвердить свои теории. И что уж совсем оскорбительно для врача, они называли его шарлатаном.
«Добившись блестящих результатов как хирург, — говорили они, — доктор Фолкман сбился с пути!» Его начали избегать даже студенты. Они не хотели ставить под удар свою
будущую карьеру, связываясь с этим чудаком.
В конце семидесятых Фолкман лишился должности заведующего отделением. Казалось бы, чем не повод впасть в глубокую депрессию? Однако Фолкман не отступил. Вот как он объяснил это двадцать лет спустя:
— Я знал нечто, чего не знал никто другой, и я был практикующий хирург. В конце концов, критиковали меня не хирурги, а в большинстве своем академические ученые, и я знал, что многие из них никогда не видели рака, кроме как на лабораторной тарелке, — в этом-то и было их слабое место. Я имел возможность убедиться в том, что опухоль растет в трех измерениях и что она пронизана кровеносными сосудами, где бы ни находилась. Как ученый я понимал, что представление о локальном раке и быстро разрастающейся опухоли скоро изменится. Поэтому я продолжал говорить: «Мои идеи, я думаю, правильные, просто людям понадобится некоторое время, чтобы убедиться в этом».
Буквально по кирпичику, проводя эксперимент за экспериментом, Джуда Фолкман вырабатывал ключевые тезисы своей теории рака:
1. Микроопухоли не могут превратиться в опасные раковые образования без создания питающей их кровеносной сети.
2. Чтобы создать ее, они производят химическое вещество, называемое ангиогенин, которое активирует рост новых сосудов.
3. Новые клетки опухоли, распространяющиеся на остальные части тела — метастазы, — опасны только в случае, если они смогут привлечь к себе новые кровеносные сосуды.
4. Большие первичные опухоли образуют метастазы. Но, как в любой колониальной империи, они не дают «отдаленным территориям» играть хоть сколько-нибудь важную роль. Чтобы заблокировать рост новых кровеносных сосудов (в метастазах), они производят другое химическое вещество — ангиостатин. Вот почему иногда после хирургического удаления первичной опухоли внезапно начинают появляться метастазы.
Итак, все ясно, но большинству ученых эта идея все равно казалась слишком простой. «Должно быть, это ересь», — твердили они, и их можно понять. К гипотезе доктора Фолкмана нельзя было отнестись серьезно, пока не был объяснен механизм, с помощью которого опухоли берут под свой контроль существующие кровеносные сосуды и создают новые. Требовались доказательства существования таких веществ, как ангиогенин и ангиостатин.
Иголка в стоге сена
Профессора Фолкмана критика не сломила. Но что еще более важно, он не терял уверенности в том, что его коллеги признают его идеи, как только получат доказательства. Он, вероятно, черпал вдохновение в высказывании Шопенгауэра: «Все истины проходят три стадии. Сначала их высмеивают, затем яростно критикуют и, наконец, принимают как нечто само собой разумеющееся».
Ангиогенин и ангиостатин? Фолкман поставил перед собой задачу доказать существование этих веществ. Но как их найти среди тысяч различных белков, которые производит растущая злокачественная опухоль? Это все равно что искать иголку в стоге сена...
После череды неудачных попыток у Фолкмана опустились руки. И тут к нему пришла удача.
В лаборатории вместе с ним работал молодой хирург Майкл О’Рейли (Michael O’Reilly). Он-то и предложил поискать ангиостатин в моче мышей, устойчивых к метастазам. Упорства Майклу было не занимать.
За два года он отфильтровал сотни кварт мышиной мочи (позже он рассказывал о ее ужасном запахе) и наконец нашел то, что искал: белок, блокирующий рост кровеносных сосудов. Прежде всего он протестировал его на курином эмбрионе (кровеносные сосуды в нем развиваются очень быстро). Момент истины настал — рост сосудов удалось остановить. Теперь можно было проверить вещество на живых мышах, чтобы увидеть, действительно ли оно способно предотвратить развитие рака в живом теле.
О’Рейли взял двадцать мышей и пересадил им активные раковые клетки. Он знал, что метастазы этого вида рака быстро распространяются и после удаления основной опухоли обычно оккупируют легкие. Удалив опухоль, он ввел ангиостатин одной половине мышей, а другую оставил в покое, позволив событиям развиваться своим чередом. Через несколько дней у мышей из второй группы появились явные признаки болезни. Пришло время проверить теорию Фолкмана.
Фолкман знал, что ему никто не поверит на слово, даже если результаты будут положительными, поэтому он пригласил в свою лабораторию всех желающих для наблюдений за опытом. В присутствии собравшихся О’Рейли вскрыл грудную клетку первой мыши, не получившей лечения. Ее легкие были черными от метастаз. Затем он вскрыл другую мышь — ту, которой ввели ангиостатин. Ее легкие, совершенно здорового розового цвета, не показывали признаков рака.
Тот день был поистине триумфальным! Все мыши, получившие ангиостатин, оказались здоровыми!
В 1994 году, после двадцати лет насмешек, результаты исследований были опубликованы в журнале «Cell». Ангиогенез стал основным направлением в исследовании рака".